* * *

      ...Опять всю ночь лил дождь, не было никакой надежды на утро, но утром немного разволокло. На радостях развели костер, попили чаю и отправились в сторону зеленеющих вдали старых, уже поросших травой лавовых потоков побочного кратера Ключевского — конуса Карпинского. Семен Петрович — в надежде на охоту, я - покормиться на голубике и жимолости, а больше — разведать тропу в сторону вулкана Безымянного: рано или поздно ребята придут, и нам торопиться туда.

На границе старых, уже поросших травой лавовых потоков и свежих, всего двадцатилетней давности, пеплов Безымянного неожиданно наткнулся на заросли золотого корня. Надо же, один из сильнейших биологических стимуляторов, родственников жень­шеня, еще его называют «корень жизни», появляется чуть ли не первым на еще почти безжизненных, только лет через пятнадцать после взрыва начавших зарастать вулканических пеплах.

Ждать ребят! Глаза невольно ищут по склонам Ключевского. Каждый камень принимаешь за них. Должны были вернуться еще вчера, сегодня — контрольный срок. Если не придут сегодня?.. Одному идти наверх? Ну этот Эрнест! Точно, он подговорил ребят, и они после Ключевского тайком поперли на Камень, этот гигантский черный обелиск — жутковатое надгробье древней вулканической катастрофы. Надо же мне было проговориться, что на нем, кажется, еще никто никогда не бывал. Эрнест может потащиться из тщеславия — как же, мастер спорта! — а с его-то альпинистским опытом! Или на сопку Плоскую, а мы тут переживай. К тому же на Апохончиче уже надоело, скорее бы в путь. Тут хорошо бы пожить без забот, без тревоги за кого-то, и если бы впереди не горы работы.

Вот опять показалось, что идут. Даже слышу голоса. Сажусь на выжим лавы, вглядываюсь — нет, просто россыпь лавовых глыб. Облака плывут над ними и создают иллюзию движения. Внизу, в долинах — лето, а в сторону Ключевского страшно смотреть: на месте его зловещие черные тучи, в редких их прорывах студено сверкает снег.

С каким удовольствием полазил бы сейчас по этим лавовым вздыбам, по голубичным зарослям, а ниже могут попасться и грибы. Но большой радости от прогулки нет — все гложет тревога. Километра с два прослеживаю тропу в сторону Безымянного, к возможной переправе через реку Сухую Хапицу, и возвращаюсь к палатке: вдруг вернулись ребята.

Налетела гроза. Утихла. Уже шесть часов. Еще с полчаса безнадежно всматриваюсь в склоны вулкана, забираюсь в палатку. Задремал. Вдруг — голоса! Наши?

Нет, двое идут снизу... Наши, не сориентировавшись в тумане, прошли мимо, вниз?.. Но почему только двое?.. Если только алма-атинские селевики, а больше в этом районе быть некому.

Увидев палатку, остановились, свернули.

Нет, не наши. Облегченно вздохнул.

- Здравствуйте! — еще издали улыбнулся русоволосый, чуть выше среднего роста, парень. Второй пониже, коренастый.

- Здравствуйте!.. Из Алма-Аты?

- Из Алма-Аты,— подтвердил русовол­сый. — Юра Козлов, — крепко пожал он мне руку.— Николай Долгих,— представил своего спутника.— А вы не медики? В прошлом году не вы работали на Корякском нагорье?

- Мы.

- Ну вот, еще в прошлом году могли встретиться. На рысях мимо нас прошли. Мир тесен... Извини, торопимся на связь. Потом поговорим. Топали тридцать километров — и вдруг опоздать. Кто хоть там? Володя?

- Танюшкин. Володю уволили.

- Федорыч? Этот чудак? Ну, извини.

- Конечно, ребята.

- На обратном пути заглянем.

Беру бинокль, опять шарю по склонам Ключевского. Потом беру ведро и бреду на сейсмостанцию: я уже соскучился по свежему человеку, а на обратном пути наберу в родничке воды.

Осторожно вхожу. Оба пришельца рядом с Федорычем у рации. Русоволосый диктует радиограмму:

«Ивашкевичу. На исходе продукты. Завтра нужна машина. В долг пришлите: хлеб — двадцать буханок, спички, водку — шесть бутылок, вино — три бутылки...»

Федорыч недоволен: Диктуй скорее, кончается связь.

Потом мы пили чай. Когда я сказал, что был здесь восемь лет назад, Юра Козлов заволновался:

- Может, завтра поедешь к нам, а? Покажешь, где были границы грязевого потока Безымянного после его взрыва пятьдесят шестого года. Где был лес, где — нет. Мы не можем толком разобраться.

- Юра, да я многое забыл. К тому же тогда специально к этому не присматривался.

- Все равно. Что-нибудь да помнишь. Это очень интересно сопоставить. Не пешком. Завтра к нам машина пойдет, заберет. А потом обратно отвезем.

- Не могу, Юра.

- Ну, это же всего на день.

- Не может он,— подтвердил Федорыч.— У него ребята ушли к кратеру. Видишь, какая погода. Запаздывают.

- А когда они должны вернуться?

- Еще вчера.

- А контрольный срок?

- Сегодня.

- Ну так придут. Ну, а когда придут ребята?

- Мы уходим дальше. И так опаздываем. Ты уж извини. Тоже работа.

- Жалко, а как бы интересно сопоставить! И я карту не взял, — с досадой хлопнул он себя по колену, — хоть бы тут показал.

- А у меня нет карты того района. Наверно, дома должна быть приблизительная схема грязевых потоков. В старых бумагах вроде бы завалялась.

- Серьезно? Знаешь что, запиши мой адрес. А потом пришлешь, а?.. И будешь в Алма-Ате, заходи, всегда жду.

- Хорошо, Юра.

- Будь другом... Ты уже уходишь?

- Я воду только отнесу. А то мой начальник подойдет, даже чаю вскипятить... Вы же мимо пойдете.

- Конечно... Юра,— повернулся Юра Козлов к Юре Привалихину,— тут была гитара.— Энергично потер руки: — Давно не брал в руки гитару.

Я так и остался под окном с ведром воды в руках. Все-таки хорошо слушать гитару вот так, в дороге. Встретились трое на перекрестке экспедиционных троп — и словно с детства знакомы, а минут через десять расстанемся, и мало вероятно, что когда-нибудь встретимся. Каждый знает это, но все равно счастливое чувство, что мы обязательно где-нибудь встретимся — через год, через два, через десять, но все равно встретимся, и такие же молодые, здоровые, и так же нам будет хорошо.

- Ну, мы побежали,— посмотрел Юра Козлов на часы.

В это время из радиорубки появился Федорыч:

- Подождите. Вам радиограмма. Хорошо, что задержались. «Антонову. Родилась дочь. Назвали Таисией». Кто из вас Антонов?

- Там он, в лагере... Как Таисия? Ведь он хотел Ольгой. Ах чертова баба, все-таки сделала по-своему! Ах, надо же как-то обмыть. У вас, Владимир Федорович, ничего нет?

- Нет, ребята. Последнюю позавчера после бани пропустили. Они вот мне такую баню организовали!

- Баню? Серьезно, что ли?

- Серьезно.

- Еще скажете, с паром?

- С прекрасным паром.

Опять налетел короткий ливень. Мимо под полихлорвиниловой пленкой прошел Семен Петрович. В руке у него что-то болталось, видимо, на этот раз охота была более-менее удачной.

- Ну, нам нужно идти,— снова посмотрел на часы, нахмурился Юра Козлов.

- Мне тоже,— поднял я свое ведро.

Ребята прощаются с Федорычем, и мы идем к нашей палатке — нам пока по пути.

- Только ты обязательно пришли схему!

- Пришлю.

- А может, все-таки съездишь к нам, когда ребята придут?

- К сожалению, не смогу. Если сегодня ребята придут, мы завтра же уходим.

- Ну, тогда до встречи,— по очереди крепко жмут мне руку.

Уходят. Я развожу костер. Урывками смотрю им вслед, как они с каждым взмахом руки разматывают шаг — до той благословенной скорости, когда уже кажется, что сапоги сами тебя несут и сердце гулко и радостно колотится им в такт: торопятся — вот-вот начнет темнеть, а впереди тридцать с лишним километров. Сразу видно, ходоки — что надо, за такими лосями мне теперь не утянуться. Потом Юра вдруг сбивает шаг, рупором складывает руки:

- А водки у вас не найдется? Сам понимаешь новорожденного как-то надо обмыть.

- Нет, ребята.

- А несколько патронов? — уже нерешительно добавляет Николай.

- Патроны найдутся.

Выбравшийся после переодевания из палатки Семен Петрович дает им пачку патронов и два тюбика мази от комаров, которых там внизу невпроворот.

- Ну, ты обязательно заходи, будешь в Алма-Ате,— кричит мне Юра.

- Хорошо.

- Мы обязательно встретимся.

- Конечно.— Самое страшное, что я в это свято верю.

Уже минут через десять они затерялись внизу, в бесконечных россыпях лавовых глыб. Еще ниже, в долинах, уже властвовала ночь.